Виктор (Мамонтов) - Господь — Пастырь мой
Что значит память как творчество в нашей повседневной христианской жизни? Наш ближний утопает в грехах. Нетворческая реакция — реакция осуждения. Творческая память предполагает веру в него. Иисус Христос сказал об умершей девочке: Она не умерла, но спит. И все смеялись над Ним. Он сказал ей: Девица, встань (Мк 5:41). И она ожила.
Сможем ли и мы так подумать о погрязшем в грехах человеке, что он не умер, но только спит, найти в себе такую веру в него, чтобы призвать его встать, пробудить его к жизни? Вера в человека и будет осуществлением нашей памяти как творчества.
Вторая форма нашей памяти о ближнем — это забота о нем. Заботиться — значит постоянно держать в своем сердце нужды брата, большие и малые. Заботясь о нем, мы не сможем сами прибавить ему роста хоть на локоть, но эта священная забота может устранить все внешние преграды и через разобранную кровлю опустить расслабленного к ногам Иисуса. И тогда плодом нашей заботы станет исцеление и жизнь.
Третья форма памяти — долготерпение — самая трудная. Трудная потому, что в этом случае мы сами бываем внутренне задеты, ранены недостатками ближнего. Нам мучительно трудно с ним, он нас раздражает, у нас не хватает сил терпеть его. Тогда мы не просто не хотим его помнить, мы стараемся забыть его, хотим идти на разрыв с ним, отступиться от него, словом, забыть, не помнить его.
Если мы не осуществляем по отношению к ближнему памятилюбви, памяти–веры, памяти–заботы и памяти–долготерпения, мы согрешаем против жизни, оказываемся еретиками жизни.
Мне хотелось бы рассказать об одном опыте церковной жизни, в котором братьям удалось избежать этой ереси, хотя опасность была велика. Речь пойдет о духовной заботе паствы о своем пастыре.
Пример этот может показаться необычным, потому что мы привыкли к тому, что священник заботится о христианах, а они, как овечки, принимают как должное эту заботу. Но в церковной творческой жизни возникают ситуации, когда овцы должны позаботиться о своем пастыре.
В одном из столичных приходов Латвии прихожане, пожелавшие жить общинной жизнью, воцерковиться, не встретили понимания со стороны настоятеля храма. Нужно было думать, как выйти из создавшегося положения. Прихожане — их было около десяти человек — начали с себя. Они решили пройти катехизацию самостоятельно, без поддержки настоятеля, ибо он не имел опыта катехизации и, следовательно, желания заниматься ею. Разговоры об общинной жизни вызывали у него ассоциации с сектантством, но вовсе не с истоками христианства.
Прихожане нашли духовную поддержку в тех местах, где была общинная жизнь, где совершалось правильное введение в Церковь, последовательное научение христианской вере и жизни.
Ценно, что в сознании братьев и сестер не возникло мысли о борьбе за идею против настоятеля или желания уйти от него, забыть его.
Но любовь Божия никого не забывает. «Христос любит каждого больше всех», — говорил патриарх Афинагор. Любовь подвигла прихожан бороться за своего пастыря, глубоко войти в его положение. Она не может отвергнуть брата, нуждающегося в помощи. Справедливость Бога — не справедливость человеческая, она — любовь. Бог дает нам только Свою любовь и хочет, чтобы и мы, христиане, поступали только по любви: молились с надеждой, что Бог всегда стоит у двери каждого сердца, даже когда она замкнута, и если нужно, Он будет ждать целую вечность, пока она не откроется.
«Господь, — рассудили они, — дал нам эти обстоятельства жизни, этого пастыря, этих братьев, этот храм, этот город, эту страну, и мы должны сделать все возможное, чтобы изменить все к лучшему, преобразить то, что еще не преображено любовью и терпением Христа».
Прихожане не стали противопоставлять себя пастырю, понимая, что ему тоже очень трудно, труднее, чем им самим, уже прикоснувшимся к тайне общинной жизни. «Нельзя избрать линию на разрыв, на конфликт, на игнорирование человека, — сказал один из братьев этого прихода. — Даже если в одной семье с нами больной человек, то грех на мне, когда мы провоцируем чужую болезнь. Что же сделает община для исцеления тела Церкви, если она не желает терпеть немощи этого тела? Церковь — наша семья, такая, какая она есть. Почему же мы должны быть в ней чужими друг другу?»
Мудрость святых подтверждает правильность такого пути: «Туда где нет любви, неси любовь, и ты найдешь любовь».
В наших отношениях с ближним есть путь силы, внешнего воздействия и есть путь закваски, путь внутреннего влияния. Недавно брат из этой общины написал мне: «Мне кажется, что в сердцевине всего лежит отказ от силы. Не поиск силы для совершения дела, а отречение от силы. Отказ от человеческой силы ведет к молитве. Наш Господь уже отказался от силы на Кресте ради нас. Он ждет, когда же мы также отречемся от силы ради себя и ради Него».
Братьям и сестрам открылось главное: путь силы и любовь несовместимы. Церковь наша ныне больна нелюбовью. Но силой эту болезнь не исцелить.
«Историческое христианство, — говорит Оливье Клеман, — обременено волей к власти, желанием убеждать силой. Церкви надо отказаться от власти, не отказываясь быть закваской, причем закваской во всех областях жизни. Вне всякой власти она может жить светом, иногда незаметным, иногда более явным, в зависимости от времен, стран, возможностей истории.
Надо также отбросить мысль, что мы можем извне влиять на общество: нам остается только внутреннее влияние, через умы и сердца в лучах этого света, через различные наши начинания.
Роль христианина — не бороться с секуляризацией, которая фактически уже наступила, но — делать ее позитивной, то есть давать Церкви быть закваской, а не властью, и также ставить последние вопросы бытия, на которые секуляризация не дает никакого ответа.
Может быть, Бог ждет от христиан творческой духовности, которая стала бы воздухом эпохи, незаметно меняющим общество.
Это все очень важно, потому что сегодня мы устали от христианства как идеологии группы, нации, государства. Мы устали от инквизиции, от необходимости думать о влиянии или значении: ведь мы можем быть бедными и свободными!
Сегодня, может быть, впервые в истории христиане становятся бедными и свободными. Появляется открытость малому, простоте, широта взглядов, возвращение к основам. Эта радость открывать главное, жить им в Церкви — в свободе личного выбора — великое преимущество нашего времени».
Путь закваски, внутреннего влияния оказался плодотворным для братьев и сестер рижского прихода. Своим живым отношением ко всему, что происходило на приходе, своим стоянием в любви они изменили духовную атмосферу жизни на приходе, помогли пастырю ощутить радость быть Телом Христовым, единой духовной семьей.
Наступил день, когда после Евхаристии, в которой участвовали все, настоятель сказал: «Как хорошо. Сегодня все причастились. Мы — как одна семья».
Это был первый опыт полной евхаристической радости, когда община и настоятель стали Единым Телом Христовым. Хотя путь их совместной жизни во Христе только начался, несомненно, это была настоящая духовная победа бессильных, бедных и свободных христиан на пути творения ими общинной жизни.
Когда любовь теряет из виду конечную цель — Бога и ближнего — она становится извращенной, становится силой не единения, а разделения. «От любви до ненависти — один шаг», — гласит поговорка.
Что же становится подменой Бога? Все, что не Он, все, что ниже Его. Что становится подменой человека? Все, что не он, что ниже его.
Когда христианин борется за идею, за букву, за канон, он, сам того не сознавая, впадает в «священную ненависть» и начинает бороться против человека. Самое опасное — то, что «священная ненависть» не распознается как грех, как искажение евангельского духа. Поэтому ею легко заразиться. Болея этой духовной болезнью, человек причиняет страдание ближнему, считая это полезным, крайне необходимым и оправданным. Крайняя степень этой болезни — фанатизм.
На Афоне, в болгарском монастыре Зограф, есть скорбное место — здесь во времена крестовых походов были сожжены монахи. Кем? Теми, кто боролся за идею, кто был одержим «священной ненавистью» и, вероятно, говорил в себе: «Я — истинный христианин, я так люблю Христа, что за Него я готов убивать».
Правда, которая пытается утверждать себя силой, становится ложью. Народная мудрость свидетельствует: «Правда не в силе, а сила в правде».
«Православие, — писал Николай Бердяев, — есть прежде всего ортодоксия жизни, а не ортодоксия учения. Еретики не столько те, кто исповедует ложную доктрину, сколько те, кто имеет ложную духовную жизнь и идет ложным духовным путем.
Православие есть прежде всего не доктрина, не внешняя организация, не внешняя норма поведения, а духовная жизнь, душевный опыт и духовный путь».
Человек всегда выше идеи, выше догмата, выше закона. Поэтому в стремлении изменить церковную жизнь, преобразить ее, нам следует всегда начинать с человека, с его исцеления, надо всегда помнить его, помнить памятью Бога, то есть памятью любви и сострадания.
